Это глава из книги «Исцеление материнством».
То, что нам трудно вынести в своем ребёнке, — именно в этом травма нашего собственного внутреннего ребёнка. И сегодня только мы можем ее исцелить. С Божьей помощью.
Есть люди, которые не выносят детских криков, особенно младенческих. Опыт показывает, что это те люди, которых с первых дней приучали спать в одиночестве по Споку. Которые орали в своих кроватках до посинения, пока мама и папа прятались на кухне. Вряд ли им это нравилось, они для ребёнка старались. Этих детей старались реже брать на руки, кормить по режиму, придуманному бездетной женщиной и так далее.
И сегодня, когда эти взрослые люди слышат плач младенца, вместо естественного для любого человека и даже животного желания утешить, у них появляется злость.
Злость того маленького ребёнка, мальчика или девочки, которую так жестоко предали самые близкие люди.
И они физически не могут выносить этот плач, он им причиняет реальную физическую боль.
Я даже не хочу пытаться представить, что испытывают эти люди. И что им пришлось пережить тогда. Травма снова и снова возвращает их в тот момент, когда они обездвиженные лежат в темноте и одиночестве, зовут самого близкого человека. И никто не приходит. Такая же примерно картина у тех, кого кормили по часам, как завещала Крупская. Раз в три часа и хоть ты заорись. Мама рядом, молоко у мамы — но не даёт.
Похожая травма чуть в меньшем объёме есть у каждого, рожденного в советском роддоме, когда младенцы «хранились» в отдельной комнате и орали там, а мамам их давали несколько раз в день на покормить.
Первые дни так важны для психики человека, для этого целительного контакта с мамой. А вместо этого они надрываются в «детской», их подкармливают смесью и глюкозой, чтобы спали, не берут на руки. Мама бы даже хотела забрать своего ребенка, но нельзя.
Таких людей очень много. Некоторые превращаются в чайлдфри и не просто отказываются от рождения детей, а ненавидят любых детей в принципе, считая их невоспитанными и противными. Некоторые еле могут пережить период младенчества своего ребенка, чтобы больше никогда это не повторялось.
Да, травмы лечатся. Легко доказать, ведь мы все из этих советских роддомов. Но многие из нас не испытывают трудностей с младенческим криком и не испытывают дикого желания треснуть орущему ребенку или выбросить его в окошко.
Значит, любовь мамы после выписки исцелила, сгладила, смягчила первый опыт встречи с миром.
У меня другая травма. Мне с мамой повезло, и Спок меня миновал, слава Богу! — хотя его книга у нас тоже была. Но я пошла в ясли уже в год. Смотрю на свою дочь, ей скоро год и не понимаю логики тех людей, кто это придумал. Как не могу понять и западных вариантов яслей с месяца. У моей мамы других вариантов не было, нам надо было что-то есть и как-то жить. А мне пришлось встретиться с другой реальностью. Достаточно суровой.
Детская память стирает многое. Я не помню, как меня насильно кормили кашей (об этом мама случайно узнала), не помню я и того, как нас укладывали спать (не понимаю, как вообще двадцать годовасов можно уложить спать без мамы и такой толпой). Но я помню свои чувства. Я ненавидела садик всей душой. И поэтому каждое утро сборы туда для моей мамы были адом. И кашу, кстати, рисовую до сих пор ненавижу.
Самый сложный возраст моих детей для меня — это с года до трёх. Очень сложно мне даются все эти «не хочу», «не буду» и прочие протесты. И я знаю, что та боль, которую я испытываю в этот момент физически — оттуда. Из казенного учреждения, не самого худшего в этом мире. Это боль той маленькой девочки, которая должна была уже в год приспособиться к требованиям системы — дисциплина, распорядок и хорошее поведение. Для меня всегда были важны свобода самовыражения, творчество, уединение. И я помню и понимаю, что ничего этого не было в детском саду.
Боль причиняет то поведение ребенка, которое для вас было запрещенным.
Если вам не давали выплескивать чувства, запрещали гневаться, то любые вспышки гнева ребенка будут для вас травматичны. Травматичны иной раз настолько, что вы ничего не понимая и не осознавая, будете вести себя как раненый дикий зверь. А потом вам же будет стыдно за свой собственный рык. Если вам запрещали говорить «нет» и требовали делать все, как положено (привет советским садикам!), то любое «нет» вашего ребенка для вас будет вызовом. Все то, что было недоступно и запрещено для вас, именно это и будет проявлять ваш ребенок, чтобы вытащить из вас эти блоки и исцелить.
И поэтому сегодня, когда мой ребёнок разрывает мне сердце своей истерикой (уже третий пошёл, а скоро четвёртая!), и после этого всплеска я беру его на руки, то качаю уже двоих. Моего маленького трёхлетнего сына, которому очень важно сказать мне сейчас «нет», тем самым говоря «да» самому себе. И маленькую девочку с бантиком по имени Оля. Маленькую девочку, которой так рано пришлось встретиться с этим миром во всей красе. Я качаю ее на руках уже много лет. И ее раны на сердце затягиваются.
Вот так материнство исцеляет. Возвращает туда, куда бы я никогда не хотела вернуться по доброй воле. И очищает, расслабляет, трансформирует. Если позволить этому произойти.
И вместе с ребенком можно обрести и саму себя. Свою маленькую девочку, которой так хочется «на ручки».
