Мне 14
«Ты такая красивая. Но почему ты все время ходишь в этих широких джинсах и комбинезонах?». Эти слова цепляются за стенки сознания и уже через несколько минут я звоню папе. «Что тебе привезти?» — спрашивает он, надеясь на диктовку очередного списка продуктов. «Платье до пола…». Отвечаю я, в мыслях пытаясь вписать его в пейзаж озера, на котором отдыхаю.
Там я, конечно же, выделяюсь среди девушек, ходящих в шортах-джинсах-спортивных штанах. Встречаясь глазами с незнакомыми людьми, пытаюсь запомнить взгляд каждого. Чтобы видеть себя такой, какой видят меня они: легкой и воздушной.
Тогда я действительно была такой и физически, и душевно. Разрыв между балансом внешнего и внутреннего случился в 17 лет. Я стремительно набирала вес изнутри, отгораживаясь от пугающего мира снаружи.
Мне 17
Последний звонок, прозвучавший в мае, стал символом моей новой жизни. Но только не взрослой, как у всех, а женственной.
«Оля, ты что, в юбке?» — недоуменно и почти синхронно спросили одноклассники. Возникла пауза, почти театральная. Я перевела взгляд на юбку и каблуки. А, может, мне все это не идет? Спустя 10 лет, на каблуках десятью сантиметрами выше, плавно и ловко скользя по улице в более узкой юбке, я бы не смогла заподозрить, что мне сделали антикомплимент. Но тогда способность верить в свою красоту, элегантность и, уж тем более, грациозность была за гранью возможного.
Бесформенные балахоны сверху, джинсы, хоть и по фигуре, снизу и 20 лишних килограммов по всему телу скрывали все это.
«Страшненькая ты моя» — то и дело пульсировали в сознании слова папы, заедаемые очередной булочкой. Конечно, потом он скажет, что не говорил этого. Под моим напором он признается, что сказал, но любя. Умом, как почти взрослый человек я, конечно же, прощу его. Но душой, в которой моя маленькая девочка, искалеченная признанием своего несовершенства, будет еще долго лечиться от диагноза «страшная», я не смогу.
И тогда, на концерте, посвященном последнему звонку, стоя перед забитым нашими родителями-бабушками-дедушками залом, я пела не о том, как закончилось наше детство. Это была песня о моей толстой жизни, лишенной взаимной любви, внимания мальчиков и гордости моего самого главного мужчины – папы.
И я решилась.
Первого сентября я разглядывала себя в зеркало, сантиметр за сантиметром, и не могла соединить свои нынешние изгибы с майским силуэтом. При мысленном наложении одной себя на другую у меня оставались лишних пара десятков сантиметров и столько же килограммов.
Придя в университет, я столкнулась с новым: «Оля, это ты?». Одногруппники, видевшие меня в июле, пытались сопоставить прежнюю, толстую, неуклюжую, с этой постройневшей, летящей. Молодой. Глядя в их глаза, я провела линию, которой отделила себя прошлую от настоящей. Я запретила себе возвращаться обратно.
Но я вернулась.
Мне 25
Формы начали меняться, трансформируя мужественные прямоугольные очертания в приятные округлости. С появившейся – о, Боже – талией и сохранившейся большой – о, Боже, Боже, Боже – грудью. Освободившись от телесной одежды, я снова ощутила себя студенткой.
Мне 27
И вот я снова поступила в университет.
Мое второе студенчество позволило наверстать упущенное. Получать удовольствие от процесса учебы. Учиться легко и играючи. Развиваться, разрисовывая свою картину мира.
Раньше я была лишена всего этого из-за больного стремления к саморазрушению. Мои надуманные проблемы на фоне реальных проблем других людей. Поиск какого-то скрытого смысла в страданиях… Да, это был путь в нежизнь.
И поэтому я свернула.
Отрастила длинные волосы, которых у меня не было с начальных классов.
Купила десяток красивых платьев, которые – я была уверена – мне совершенно не идут.
Ушла с работы, вкус которой я больше не чувствовала. Устроилась на другую, любимую работу-хобби.
Встретила мужчину, которого захотелось – банально, я знаю – кормить, вдохновлять. Любить.
А, главное, — себя.
Мне 28
И это оказалось не так уж сложно.
Деньги стали успокаивать. Мой шаг замедлился. Как и скорость жизни. И теперь, когда я называю свой возраст, глаза людей, даже природно большие, становятся еще выразительнее: «Ты выглядишь гораздо моложе…».
Но самым дорогим звуком за все время моих изменений стал голос моего папы: «Оля, ты такая красивая».
Я знаю, папа. Теперь я это точно знаю.
