Когда Матвею было шесть лет, мы во Вриндаване приехали в гости к нашему любимому Уддхаве Бабе. У него дома целый зоопарк – там и коровы, и собаки, и даже обезьянка тогда жила.
Матвей очень любил собак, особенно щенков. И оказалось, что одна из собак как раз родила два месяца назад. Малыш радостно гладил маленького смешного щенка. Вдруг откуда-то из-под лавки на него вылетели все остальные щенки. Их было штук 6, если не больше.
Они все виляли хвостом, прыгали и хотели поиграть. Но это было настолько неожиданно, их было так много, что Матвей испугался. Он подскочил и попятился назад. Забился в угол, а щенки радостно гавкали и прыгали на него.
Это выглядело со стороны достаточно мило, если бы не одно но. Матвей испугался – и не получил в тот момент от нас поддержки. Скорее, мы на автомате обесценили его чувства, мол, ну ты чего, это же просто щенки! Они милые и хотят играть!
Прошло пять лет. Матвею 11. И он боится собак. До сих пор. Примерно год назад мы с ним общались о том, почему это произошло, и он рассказал мне такую историю:
«Я где-то гулял один, и неожиданно на меня выскочили огромные собаки. Много огромных собак, они на меня прыгали и гавкали.»
Понимаете, как работает мозг? Изначально это были щенки. Для ребёнка 6 лет они, конечно, показались большими. Но мальчик 11 лет уже уверен, что это были взрослые псы.
Он не помнит нас рядом в этот момент, потому что не получил эмоциональной поддержки. Да, папа его быстро оттуда вытащил и разогнал щенков. Но эмоционально по ощущениям он был там совсем один.
Так мозг хранит наши воспоминания. Увеличивая в одном месте, уменьшая в другом. При этом реальная картина будет совсем другой.
Наши детские обиды из той же оперы. Уставшая мама могла однажды резко попросить оставить ее в покое – а у ребёнка отпечатается, что его чуть ли не избили. Потому что эти слова будут восприниматься им как удар. Удар словом.
Одна моя знакомая рассказывала, что только в 30 лет узнала, что отец никогда не бил мать. Он выпивал частенько, с мамой они громко ругались. И девочка жила в ужасе, что папа маму может убить или покалечить, как было у кого-то в школе. Она до 30 лет верила в то, что отец тиран, деспот и садист.
А когда ей было 30, оказалось, что он ни разу маму не тронул даже пальцем, хотя она могла его стукнуть. И орала больше мама, когда отец приходил пьяным, это поднимало ее детские травмы. Понимаете? 30 лет девочка жила в иллюзии относительно своего отца, эта иллюзия создавала травмы и обостряла то, что есть. А реальность была совсем другой.
Наше сознание играет с нами в странные игры. Восприятие ребёнка сильно отличается от реальности. Когда ему месяц, и мама выходит в туалет, он воспринимает это как «Мама уехала в Австралию». И не меньше.
Когда у нас рождался Рамчик, нам пришлось ночью уехать в больницу. Дети спали, было 2 часа ночи. Эве было 2,9. И никогда прежде она со мной не расставалась надолго. Мы оставили с ними вторую акушерку, потом утром пришла наша помощница и учительница детей… Ближе к часу дня вернулся папа. Вечером дети приехали к нам в госпиталь знакомиться с малышом. Все вроде как нормально.
Но Эва в течение года (!!!) как минимум раз в неделю рассказывала мне историю, как она проснулась, а меня нет.
– Я не знала, куда ты подевалась, – говорила она со слезами. – Я думала, ты нас бросила!
– Почему ты так думала, родная?
– Я проснулась, а тебя нет!
И каждый раз мы с ней снова и снова проговаривали эту ситуацию – что случилось, почему я уехала, почему не сказала ей, и как все замечательно закончилось. В конце истории она всегда улыбалась. Но на это потребовался целый год, чтобы изначальное детское черно-белое восприятие раскрасить по-другому. Сейчас она рассказывает эту историю совсем по-другому.
Мы никогда не знаем, что и как запомнят наши дети. Из какой ситуации их мозг сделает другие выводы. Как интерпретирует то или иное событие. Если мы им в этом не помогаем, то что додумали – в то и верят.
То же самое с нашими травмами. Мы не знаем, сколько из них сформированы реальностью, а сколько – нашим мозгом. Пока мы в детском автоматическом состоянии, нам многое и не понять. Остаются только ярлыки: папа – тиран, собаки – ужас, мама бросила…. А что там было в реальности? Увы, нашему мозгу все равно.
Поэтому так важно взрослеть. Когда мы из песочницы вылезаем, то можем увидеть вещи, как они есть. То, что казалось снизу огромным и значительным, вдруг становится ерундой. И наоборот. Наоборот тоже бывает.
Когда есть сильные травмы, детский мозг их блокирует, чтобы не сойти с ума. Воспоминания стираются, и кажется, что все было нормально. Ничего особенного… А под этим «ничего» – очаг воспаления.
Одна девочка, помню, говорит: «У меня все классно было в детстве, папа и мама меня любили, просто папа был строгий. Сейчас у меня как-то с мужчинами не клеится, я их боюсь…»
И вот задаёшь вопросы, снимается слой за слоем и оказывается, что папина строгость – это головой об батарею, если вернулась поздно. Осмотры у гинеколога раз в полгода – с проверками, нет ли у неё сексуальных отношений. Причём унизительные осмотры, в присутствии отца, с доказательствами. Это оскорбления, это ремень за тройки, это публичные унижения, если она выглядит не так…. Совсем другой мир…
Ее психика закрылась, чтобы не помнить это, а следствие осталось. Мужчины – источник боли, секс – это ужас ужасный, беременность – лучше сразу умереть… Как тут склеится с мужчинами?
Мозг таким образом защищает. Он пытается стереть лишнее и накрутить там, где нужно.
Чтобы мы обходили собак стороной, чтобы не приближались к мужчинам, не беременели, никогда не уезжали от родителей, не зарабатывали больших денег. Жили максимально безопасно по его меркам – а категории счастья им не предусмотрено.
И вот мы живем, нам 30, 40, 50. Мы все еще боимся собак, которые в реальности были милыми щенками. Мы все так же боимся залететь, хотя очень хотим детей. Нас трясет, когда мы слышим, как кто-то ругается… Мы продолжаем жить в кинофильме, сценарий которого написан не нами и не жизнью, а нашим мозгом.
И есть только один выход – повзрослеть. Нет другого пути. Исцелять свои травмы может только взрослый человек.
Посмотреть эту публикацию в Instagram
