Однажды на какой-то группе, которую я вела (что было давным-давно, ведь я уже очень давно не веду группы), была девочка. Девочка с очень уставшим и потухшим взглядом загнанной лошади. Проблема девочки была в том, что не могла она никак стать счастливой. Не получалось. Она оказалась всем должна и обязана, всех на себе тащила, на себя не оставалось ни времени, ни сил.
Она говорит, мол, когда мне делать маникюр или спать днём, если у меня трое детей, которых покорми, одень да ещё уроки со старшими сделай, муж, который разогретый повторно борщ уже на ест, работа, на которой нужно пахать сразу за всех и не меньше, мама, которую надо водить за ручку по врачам, потому что она сама боится, брат, который набрал кредитов, и теперь за него надо расплачиваться… И правда, когда же можно для себя что-то сделать?
Объяснять ей бесполезно. И то, что брату уже двадцать, и он сам должен отвечать за свои поступки («но он же мой брат!»), и то, что мама не маленькая девочка, а взрослая женщина («но ведь она обижается»), и то, что детям полезно самим отвечать за свои уроки особенно в седьмом и девятом классе («но ведь тогда у них будут тройки»), и то, что на работе не стоит делать работу коллег («но ведь тогда мы вовремя не сдадим отчёт») и так далее.
Всем надо помочь, за всех важно все сделать, всем даёт это и другое, себе ничего не оставляя.
Тогда я решаю провести эксперимент. Она встаёт, и я даю ей в руки сумку. Тяжёлую, килограмм пять. Потом беру ещё одну, ещё и ещё. В руки больше ничего не помещается, я вешаю ей на шею, на плечи. Девочки из группы включаются очень активно:
«Подержи моё! И моё! И вот это!» — вместе мы делаем из девочки огромную кучу всего, и под этим всем девочки-то и не видно.
Она улыбается и терпит. Она понимает, что это игра, поэтому нужно терпеть. Ей тяжело, но ни одну сумку она на пол не кладёт, говорит, что ей нормально.
Тогда мы оставляем её стоять и продолжаем общаться с девочками, переходя к следующей проблеме. Она все ещё стоит. Держит. Но уже начинает переживать, ведь мы не спешим вернуться к ней и освободить её от этого груза.
«А можно с меня это убрать?» — тихонько говорит она.
«Нет» — говорю я — «Продолжай держать».
И она послушно продолжает стоять и держать все это, то и дело пытаясь принять позу поудобнее. Мы же продолжаем общаться. Ещё несколько раз она делает робкие попытки спросить у меня, можно ли это все с себя снять, некоторые девочки даже включаются и пытаются её спасти. Но безуспешно. Я прошу её постоять ещё, и она стоит.
А напряжение копится, стоять очень тяжело. И она начинает взывать к состраданию и совести:
«Слушайте, ну заберите хоть немного, тяжело же! Девочки, ну возьмите пару сумок!»
Когда видит, что ничего не меняется, усиливает давление на совесть:
«Да что же вы за люди-то такие, мне же тяжело, заберите свои вещи, сколько я ещё буду тут стоять!»
Снова ничего не меняется, понемногу она доходит до состояния гнева, стоит и ругается на нас. Но при этом продолжает держать.
И лишь минут через тридцать или даже сорок после начала эксперимента, начинает кричать, что вызовет милицию, что мы все сволочи. И с этими воплями начинает сбрасывать с себя поклажу. Эмоционально, зашвыривая все это в угол. Девочки видят, что их вещи могут пострадать, и сами начинают у неё выхватывать свои сумки.
Всего через пару минут на ней ничего нет. Она садится и плачет. Она свободна.
«Почему же ты не сделала этого раньше? Ты могла сказать «нет» и «стоп», когда мы только начали тебя нагружать, но ты молчала» — спрашиваю её.
«Но это же упражнение, значит, так надо, вот я и терпела» — говорит она.
«Хорошо, но когда ты увидела, что мы занялись своими делами, а ты все стоишь, почему ты не опустила тяжелые сумки? Почему ты продолжала их держать, когда тебе было тяжело?»
«Ну это же ваши вещи, как я могу взять и положить их на пол.»
«Но ведь никто их не спешил у тебя забрать!»
«Но я же не могу людей подвести, я думала у них совесть появится, и каждый своё заберет, поймёт, что мне тяжело.»
«Вот так ты и живешь — тащишь на себе кучу чужих дел и ответственности, боясь кого-то подвести или обидеть, надеясь на чужую совесть. И жить самой уже некогда».
Она молчит. Ее тело ещё помнит тяжесть сумок, дискомфорт. Она физически ощутила тот эмоциональный груз, который несёт в жизни. Душевный дискомфорт проще «не замечать», называть депрессией, апатией, бессилием или раздражительностью. Её тело подсказало ей путь к исцелению.
«Ты терпишь до той точки, где отношения уже сложно сохранить. Ты могла бы отдать нам сумки — просто отдать. Но ты дотерпела и расшвыряла их по комнате. Хорошо хоть никого не убило» — улыбаюсь я, чтобы снять напряжение.
Она молчит, ей неловко и даже стыдно. Девочки понемногу расслабляются, начинают шутить об этом, улыбаться. И её тело тоже расслабляется, шаг за шагом.
«Когда тебе кто-то вручает ответственность за свою жизнь, передаёт свои дела или проблемы, ты всегда можешь сказать «нет» — в любой момент. Ты можешь не брать ничего чужого, можешь брать и бросать на полпути, а можешь, конечно, нести до конца. Но ответственность за других — это очень тяжёлая штука, потому что она чужая, понимаешь? Своя ноша не тянет. Помнишь такую поговорку?»- она кивает и погружается в раздумья.
«Ты можешь прийти и накричать на маму, разорвать с ней отношения, чтобы больше не таскать на себе ответственность за неё. Но это очень болезненный путь для вас обеих. И ты терпишь, чтобы её не ранить. Только однажды твое терпение кончится, и получится именно так.
Но так же ты можешь мягко и нежно снять её со своей шеи, со всей любовью и мягко, глядя ей в глаза, сказать «нет». Для этого нужна внутренняя сила, которой ты сейчас не обладаешь, распыляясь во все стороны. Внутренняя сила, ответственность за свою жизнь и любовь. Благодаря этому ты сможешь отказаться от всего лишнего по-другому. И даже если мама или брат обидятся сперва, через какое-то время отношения снова наладятся, но уже в другом качестве, станут более зрелыми и взрослыми.
Когда ты несёшь ответственность за всех, на свою собственную не хватает. И кто её понесёт за тебя? Может быть, твоя дочка?»
Девочка меняется в лице, на нем появляется паника.
«Моей дочери пять лет. И она следит за моим питанием и здоровьем. Она напоминает мне, когда пить лекарства, она же ругает меня, когда я ем то, что мне нельзя. Она очень за меня переживает, поэтому уже год как моет дома посуду, пол. Она сама начала это делать, я её даже не просила. Она забоится обо мне так, как будто это мне 5 лет. И меня всегда это радовало» – встревоженно говорит она.
«Твоя травма пошла на следующий виток. Пока ты живёшь за других, твоя дочь уже в пять лет несёт на себе ответственность за тебя. Не слишком ли это для маленькой девочки?»
В этом месте ей сразу становится все понятно и ясно. Находятся и силы признаться самой себе, что так жить нельзя.
На следующий день, во время перерыва, я мимоходом прошу её подержать тяжелый пакет с печеньем для тренинга. А она смотрит на меня совершенно другими глазами, ясными и сильными и говорит:
«Нет. Больше я на это не куплюсь. С меня хватит».
Я очень надеюсь, что и в реальной жизни ей хватило сил изменить привычный сценарий, ведь это не так просто и быстро делается.